Глава 5 - "Битва за Испанию"

Глава пятая

"Битва за Испанию"

 

 

«Не все ли равно, если твоя жизнь будет

продолжаться триста или даже три тысячи лет?

Ведь живешь только в настоящем мгновении,

кто бы ты ни был, утрачиваешь только настоящий миг.

Нельзя отнять ни нашего прошлого, потому что его уже нет,

ни будущего, потому что мы его еще не имеем»

МАРК АВРЕЛИЙ

 

Испания, Атанагр, 212 г. до н. э.

– Какой конь!.. – восхищался Гауда боевым рысаком Мандония. – Какая сила! – Нумидиец беспрерывно похлопывал коня по нетерпеливо дрожащему крупу и никак не мог отвести восторженного взгляда. – Какая стать! Это не лошадь, а настоящий алмаз! – Он так пожирал его глазами, что создавалось впечатление – была бы такая возможность, Гауда взял его на руки и стал качать, как ребенка.

Мандоний гордо ухмылялся: ему льстил восторг того, кто знал толк в лошадях.

Илергетам был симпатичен этот чужестранец. Во-первых, он не карфагенянин; во-вторых, Гауда, как и они, не мог жить без лошадей; в-третьих, он прибыл сюда с Мисдесом – единственным из пунийцев, к которому они питали глубочайшее уважение. Тем более, что брат Мисдеса, Адербал, тоже называл Гауду братом, а Адербал для илергетов – человек, овеянный ореолом славы после рассказов о войне в Италии, о победах Ганнибала над их обидчиками – римлянами.

Мисдесу для переговоров с вождями была нужна поддержка Адербала и Гауды. Илергеты утратили веру в Гасдрубала Баркида. Возникла необходимость убедить их в том, что Гасдрубал не один, с ним Магон, прошедший компанию в Италии, и Масинисса со своими беспощадными воинами. Весомым довеском на переговорах стало золото, прибывшее в сопровождении отряда нумидийцев. Гасдрубал не мог доверить его перевозку испанским наемникам, а названный брат Адербала – гарант того, что оно будет доставлено илергетам в целости и сохранности.

Карфагеняне готовили Сципионам западню, и Андобал был им крайне необходим. Переговоры шли туго – илергеты помнили печальный результат последних договоренностей, хотя Мисдес упорно доказывал, что в их поражении от Гнея Сципиона вины Гасдрубала нет. Баркид был сам разбит у реки Ибер из-за предательства испанцев.

– Мисдес, мы верим тебе, – твердил Андобал, наблюдая за играми Гауды с конем, – но и ты пойми нас. В случае поражения не будет больше никаких новых заложников либо дополнительной дани для римлян. Будет бесславный конец для меня и брата. Сципионы с трудом простили нам последнее выступление против них... Да и слово «простили» здесь не совсем уместно. Нас ограбили дочиста. Наши дети у них в заложниках. Поэтому наши сомнения вполне обоснованны.

– Брат недоговаривает, – присоединился к разговору Мандоний. – Я скажу прямо: мы не уверены, что карфагеняне смогут победить в Испании. Всем известно, что с момента высадки Сципионов карфагеняне, помимо битвы у Ибера, потерпели поражения при Илитургисе, Интибилисе и самое сокрушительное – при Мунде, где, говорят, римляне уничтожили до двенадцати тысяч ваших солдат, три тысячи взяли в плен, да и слонов они престали бояться – убили около сорока голов ...

– В Италии мы уничтожили более двухсот тысяч римлян и более пятидесяти пленили, – вставил Адербал, внимательно слушая переговорщиков. – Их можно побеждать!

Мандоний и Андобал уважительно посмотрели на него, но никак не отреагировали.

– Ситуация сейчас иная и складывается как нельзя лучше, – сказал Мисдес, сделав вид, что не услышал доводов царственных братьев. – У римлян все меньше легионеров и все больше наемников. Сципионы наняли двадцать тысяч кельтиберов, чьи отцы и братья - или ушли с Ганнибалом в Италию, или сражаются в армии Гасдрубала. После переговоров с вами мы нанесем визит их вождям.

Адербал подтверждал каждую фразу, сказанную братом, кивком головы.

– Гасдрубал привел из Африки большую армию, – добавил он. – К нам присоединился Масинисса со своими бесстрашными нумидийцами. Кроме того, с подкреплением прибыли Магон и Гасдрубал Гискон.

– Мы готовим решающий удар, – произнес Мисдес. – Вы нам просто необходимы!

Все, кто сидел за низким столом, замолчали. Переговоры велись на свежем воздухе – этому способствовала великолепная майская погода, поднимавшая настроение. Вино, беспрерывно подливаемое гостям, сделало свое дело – за столом не было характерного для таких случаев напряжения. Илергетам, как истинным бунтовщикам и авантюристам, нравилось предложение Мисдеса, да и золото играло здесь не последнюю роль, но выдержать паузу и поломаться - они считали необходимым.

Молчание прервал звонкий женский смех. Две молодые прекрасные женщины в богато украшенных темных платьях, уверенно держась в седлах, подъехали к Гауде. Их лошади гарцевали, нетерпеливо вскидывая морды, готовясь понестись во весь опор.

Гауда своей необычной одеждой и оттенком кожи забавлял их.

– Какой народности этот благородный воин? – спрашивала та, которая постарше, у подруги.

– Не знаю. Он не похож на карфагенянина, но, надо признаться, достаточно красив, – отвечала другая.

– Приветствую вас, прекрасные дамы, – ответил Гауда на языке эллинов.

– О, так он не только прекрасен, но и образован! – удивилась старшая.

Адербала поразила такая бесцеремонность женщин илергетов, не характерная для его народа. В отличие от него, Мисдес не видел ничего удивительного: в Испании у кельтов в ходу матриархат, и жены и дочери илергетов ни в чем не ограничивались. И уж тем более - любимая дочь Мандония, Верика, со своей подругой, дочерью Андобала, Эссельтой. Они всегда были вольны вести себя так, как им заблагорассудится.

Увидев Мисдеса, Верика радостно замахала рукой.

– Встретились, голубки, – заулыбался Мандоний.

В былые времена любовь Верики к Мисдесу стала у илергетов притчей во языцех. Но время лечит, Верика стала взрослой, к тому же – любящей матерью. К своему мужу Биттору она по-прежнему не питала никаких чувств и заглядывалась на красивых мужчин. Теперь Верика безмятежно болтала с Гаудой, не обращая внимания на важные переговоры за их спиной. Гауда приглянулся ей с первого взгляда: статный, поджарый, широкоплечий, с большими карими глазами – мечта любой женщины.

– Мисдес, у тебя новый соперник, – съязвил Андобал.

– Не у меня… У бедняги Биттора,– отшутился Мисдес. – Ему придется сразиться с Гаудой, но Гауда – отменный воин. Тем более, убей он его, то, по их обычаям, Адербал обязан отомстить ему. А вот здесь у Биттора шансы очень малы. – Он горделиво посмотрел на брата.

– Если бы Биттор сражался со всеми, кому улыбается Верика, окрестности Атанагра были бы усеяны трупами, – вставил свое слово в шуточную перепалку Мандоний.

Сидевшие за столом рассмеялись, разрядив напряжение, и переговоры пошли легче.

«Спасибо тебе, Верика, – подумал Мисдес. – Уже который раз упоминание о тебе приносит мне успех!»

 

* * *

Испания, 212 г. до н.э.

Публий Сципион во главе своих легионов быстрым маршем двигался навстречу Андобалу. Он был вынужден покинуть укрепленный лагерь, чтобы не дать объединенному войску илергетов и суссетанов соединиться с армиями Магона Баркида и Гасдрубала Гискона.

Проконсул нервничал: все шло не так, как хотелось. До последнего времени римлянам не о чем было беспокоиться. Испанские племена - все на их стороне, пунийцы выдавлены к океану, оставался последний рывок, запланированный Сципионами на это лето.

Братья разделили свои войска на две части. Треть армии во главе с Гнеем направилась к лагерю Гасдрубала Баркида, остальные – к ставке Магона и Гасдрубала Гискона. Но, казалось, боги отвернулись от них. Римляне вкусили неудачу в полной мере. Вначале неожиданно от них отпали кельтиберы: все двадцать тысяч воинов отбыли восвояси, оставив путаные объяснения по поводу междоусобицы, якобы мешающей им воевать. А вот теперь восстали илергеты и, подбив суссетанов, пошли на соединение с пунийцами. Этого нельзя было допустить: семь с половиной тысяч кельтов – слишком значительное усиление для карфагенян.

Римский лагерь был расположен исключительно удачно. Представляя собой настоящую крепость, он отрезал пунийцам отходы в горы. Магон с Гасдрубалом Гисконом будут вынуждены принять бой под его валами – так полагал Сципион. Но опять богиня Фортуна не благоволила римлянам: нумидийцы Масиниссы своими беспрестанными набегами поставили их в положение осажденных – фуражиры не могли доставлять провизию, а на брустверах постоянно дежурила десятая часть войска. А теперь еще илергеты заставили римлян покинуть лагерь, оставив его под охраной небольшого отряда во главе с верным Тиберием Фонтеем.

Ночь была в самом разгаре. Полная луна светила достаточно ярко – имелась реальная возможность дать испанцам бой, не дожидаясь рассвета. Лазутчики докладывали: Андобал рядом, примерно в часе энергичного римского марша.

Сципион обдумывал план будущего боя. «Равнина достаточно широка, – думал он, – манипулы выстроятся быстро и с ходу пойдут в атаку. Кавалерия будет защищать фланги от дикой конницы кельтов. Энергичным натиском обратим варваров в бегство. Победа должна быть быстрой и легкой».

Когда показался враг, манипулы уже успели построиться. Битва завязалась очень быстро: никаких выжиданий, маневров – лобовой обоюдный натиск. Только с одной стороны – стройные шеренги легионов, двигающиеся безмолвно, решительной поступью, а с другой – кричащая, улюлюкающая, неорганизованная толпа в разномастных доспехах.

Но в этот раз варвары вели себя не так, как обычно: они умело уклонялись от столкновения, одновременно показывая, что желают его. Манипулы растягивались, строй нарушался, и легкой победы не получалось.

Сципиону было невдомек, что у Андобала появился новый советник, прошедший школу Тицина, Требии, Канн – Адербал, знающий уловки римлян и теперь успешно применяющий полученные знания в деле.

Испанцы слушались его во всем. Царям не нужно было объяснять, что этот карфагенянин обеспечит им победу или же, в худшем случае, поможет организованно отступить с малыми потерями.

– Сомкнуть ряды! Держать строй!.. – без устали кричал Адербал. Он знал: идеальной шеренги у кельтов не получится, но все же, предпринимаемые им попытки были небезуспешными и делали натиск римлян не таким стремительным.

Ночное сражение продолжалось. Римляне теснили испанцев, но охватить их с флангов не могли: те отступали равномерно, не выгибая строй в дугу.

Андобал с Мандонием удовлетворенно переглядывались: первый раз сражение с Сципионами идет достойно для них, и все благодаря брату Мисдеса. Но римляне наступали, и тревога постепенно наполняла сердца вождей.

– Адербал, – обратился Андобал к молодому карфагенянину, стоявшему рядом с ним, – надо что-то менять! Ведь этот Сципион как клещ: вцепится – не отпустит. Пока держимся, но что будет дальше?

– Спокойно, царь, – карфагенянин был хладнокровен.

«Это не Канны… и даже не Требия», – подумал он, а вслух добавил:

– Пока темно, римляне не бросятся вперед, а дальше будет видно…

Первый раз Адербал не принимал непосредственного участия в битве. Не дать кельтам побежать – было его основной задачей.

Он напряженно наблюдал за сражением, пытаясь уловить малейшие изменения в его характере, и одновременно вглядывался вдаль, хотя ночь не позволяла разглядеть что-либо на достаточном расстоянии.

И вот он услышал, а потом и увидел, то, чего ожидал: правый фланг римлян дрогнул и стал сминаться в сторону центра; при этом латиняне громко кричали, что на них было не очень похоже. Причиной тому стали нумидийские всадники, появившиеся внезапно, как появляются ночью волки подле перепуганного овечьего стада. Хотя римляне и не были овцами, но удар нумидийцев потряс и устрашил их. Не успел легионеры опомниться, как в тыл им ударили отряды пунийцев, которые скрытно следовали за ними все это время – и объявились в нужный момент.

«Гауда. Мисдес…», – радостно зашептал Адербал.

Да, это были его братья. Мисдес с Магоном Баркидом во главе ливийцев словно ураган, прошлись по тылам римлян, а тем временем Гауда рубился на правом фланге, подбадривая криками бешеных нумидийцев.

В мгновение ока все перемешалось. От хваленого римского строя не осталось ничего. Каждый сражался сам за себя. Легионеров начала охватывать паника. Некоторые пытались прорваться через левый фланг, но и здесь их постигла неудача – подошла армия Гасдрубала Гискона; ряды карфагенян ощетинились копьями, преграждая путь. Ночное окружение армии Публия Сципиона завершилось – римлян заперли в гибельном котле.

Гауда метался как ошпаренный. Он чувствовал: проконсул где-то здесь, рядом, и Сципиона нужно отыскать, пока его не убили другие. Заранее предупрежденные люди из его рода выискивали Публия среди сражающихся, чтобы предупредить Гауду и помочь ему отомстить за близких. Соплеменники любили Батия и считали своим долгом умереть, но дать его сыну исполнить свою клятву.

К нему подскакал Акхат – молодой воин, отличающийся особенной зоркостью взгляда. Его семья, потомственные охотники, всегда были верными слугами рода Батия.

– Господин, мы заметили его!

– Где?! – крикнул Гауда.

– Недалеко отсюда! Он со своей охраной бьется с ливийцами, как простой центурион.

– Их надо опередить, – твердо сказал Гауда. – Жди меня здесь.

Он развернулся и быстро достиг Масиниссы, отдыхавшего после атаки, в которой он вдоволь намахался мечом. Утолив первоначальную жажду драки, он наблюдал за сражением.

– Царевич, позволь мне взять резервный отряд и пленить проконсула, – быстро проговорил Гауда.

– Ты сможешь? – глаза Масиниссы загорелись. – Пленить Сципиона – большая удача!

– Надо попытаться… – уклончиво ответил Гауда.

– Пусть это не по правилам… – Масинисса сомневался недолго. – Но – бери!

Резервный отряд – это триста человек отборных ветеранов, вступавших в сражение в крайнем случае и всегда находящиеся подле царевича.

Масинисса скомандовал, стоящему рядом с ним командиру резерва Табату:

– Поступаете в распоряжение Гауды!

Табат недоуменно глянул на него, но перечить не посмел, зная крутой и вспыльчивый нрав господина.

– За мной, – коротко приказал Гауда и, не оглядываясь, пустил коня вперед.

Сообразительный Акхат, заметив скачущих всадников во главе с Гаудой, тут же присоединился к ним, указывая нужный путь.

Достигнув места, часть нумидийцев спешилась и вступила в бой, предлагая ливийцам помощь. Те, удивленные и обрадованные неожиданной подмоге, перестроились: часть отступила в тыл для отдыха, другие же удвоили натиск.

Нумидийцы, пренебрегая опасностью, очертя голову бросались на римлян. Пользуясь численным превосходством, одни отвлекали легионеров лобовой атакой, другие рубили противнику ноги, а когда боец падал – перепрыгивали через него и молниеносно вклинивались в образовавшиеся бреши, обрушивая на его соседей по шеренге удары сверху. Такая тактика начала приносить плоды – римские шеренги редели, что давало возможность вступить в бой всадникам.

Гауда прорывался к Сципиону, которого было хорошо видно по пурпурному плащу, который носили только римские полководцы. Ему это удалось: с двумя десятками бойцов резерва он блокировал проконсула и его немногочисленную охрану, оттеснив их от манипул.

Публий не был трусом. Заметив, что врагов становиться все больше, он предпочел поединок бегству. Град дротиков обрушился на его телохранителей, которые погибли практически мгновенно, не успев вступить в ближний бой. Но проконсула даже не ранило: случайно или нет – никто сейчас не думал об этом.

Все расступились, пропустив Гауду к его личному врагу. Нумидийцы не вмешивались, давая богам определить победителя в схватке.

Сципион был хладнокровен. Он не боялся смерти. Горечь поражения толкала его на самоубийственные поступки, и проконсул первым ринулся на Гауду.

Завязался отчаянный бой. Более опытному Сципиону почти сразу удалось ранить своего противника в плечо. Но был Гауда моложе и выносливей: навязанный им быстрый ритм поединка утомил проконсула – постепенно его удары стали слабеть. К тому же Гауда лучше держался в седле и свободно действовал двумя руками, беспрерывно кружась на месте. Один из коротких колющих ударов нумидийца достиг цели: коротко охнув и схватившись за бок, римский полководец упал с коня. Соскочив на землю, Гауда выхватил кинжал и коротким ударом вонзил его Сципиону в шею.

– Есть первый!.. – удовлетворенно воскликнул он, не обращая внимания на удивленные возгласы воинов, полагавших, что раненого проконсула следовало бы взять в плен.

– Отец, брат, примите первую жертву отмщения!.. – проговорил Гауда, обращая лицо к небу.

 

* * *

Испания, военный лагерь римлян, 212 г. до н.э.

 

Тиберий Фонтей нервничал, хотя и обладал завидным хладнокровием. Но на то имелась причина: теперь он остался единственным старшим командиром римской армии в Испании.

О разгроме армии Публия Сципиона стало известно к исходу вторых суток, после того момента, когда уверенный в победе проконсул покинул укрепленный лагерь.

Ничто не предвещало беды. Гарнизон, как обычно, нес караульную службу. Дозорный на башне заметил большой отряд, двигавшийся в сторону лагеря, и поднял тревогу, так как наступавшая темнота не позволяла рассмотреть лиц, а враг мог намеренно облачиться в римские доспехи.

Немедленно прибывший Фонтей также встревожился: отряд двигался нехарактерно для римлян – не было знакомой организации, люди напоминали загнанных волков, спешно бегущих от погони.

Успокаивало одно: приближавшиеся без боязни двигались к лагерным воротам, явно уверенные в том, что их пропустят. Однако не было видно ни штандартов, ни значков, а это – повод для волнения.

– Играй тревогу! – приказал Фонтей стоявшему рядом с ним легионеру. Тот вскинул трубу. Раздался сигнал, призывающий гарнизон к сбору.

Неизвестные, услышав звуки горна, остановились. От нестройной толпы отделился какой-то человек. Размахивая руками, в которых не было оружия, он подбежал к воротам.

– Мы свои!.. – крикнул он охрипшим голосом. – Я – Гай Касперий, легионер первой центурии, четвертой манипулы, второго легиона...

– Назови имя твоего центуриона, – потребовал Тиберий Фонтей.

– Аппий Кальвия, – ответил Касперий и добавил: – Убит ударом меча в горло.

Стоявший рядом с легатом центурион второго легиона Тит Цинций подтвердил:

– Да. Есть такой. Точнее, как понимаю… был. Отличный рубака.

– Где остальные? Где проконсул? – громко спросил Тиберий, понимая – случилось самое худшее, что можно ожидать.

– Попали в окружение. Корнелий Сципион убит. Не осталось ни одного командира... Погибли все трибуны и центурионы. Большей частью убиты во время отступления... – Тут голос Аппия дрогнул: ведь отступлением он назвал повальное бегство.

Собравшись с духом, он добавил как бы в свое оправдание:

– Мы выжили только благодаря наступившей ночи…

Стоящие на башне взволнованно зашумели, но Фонтей восстановил тишину, властно подняв руку.

– Иди и передай остальным: входите в лагерь колонной по одному. Нам нужно убедиться, что среди вас нет пунийцев.

«Итак, – горестно думал он, – случилось то, чего невозможно было предвидеть. Шесть лет мы не знали здесь поражений. А теперь нет больше Публия Корнелия Сципиона и его армии. Будем надеяться, что Гней вернется с победой».

Но вести, пришедшие через пятнадцать дней, повергли Фонтея в еще большее уныние. В лагерь вернулась небольшая группа всадников, многие из которых были ранены. Они рассказали о гибели Гнея Сципиона и о разгроме его войска: все три армии пунийцев объединились и настигли легионы Гнея, которые шли быстрым маршем в лагерь брата после предательства союзников – кельтиберов. Сражение было неравным. Полководец убит. Бежавших догоняли и истребляли нумидийцы Масиниссы.

Вскоре в лагерь вошли выжившие пехотинцы во главе с Титом Юнием. Фонтей безмерно обрадовался, увидев своего товарища. Он обнял его, не обращая внимания на субординацию.

– Юний, как я рад тебя видеть! Боги благоволят к тебе! – радостно вскрикнул он.

– Но не благоволят Риму, – горько усмехнулся поседевший центурион. – Такой резни не было даже у Требии...

– Расскажи, как все было, – потребовал Фонтей.

– Они напали сразу со всех сторон... Но наступила ночь, нам удалось вырваться и занять господствующую высоту, пожертвовав конницей, которая не могла взобраться на холм с той стороны. Гней приказал строить укрепления из всего, что было под рукой. Мы свалили в кучи деревья, повозки, палатки, вьюки с поклажей, жерди, котлы. Но – тщетно… – Юний тяжело вздохнул, заново переживая случившиеся. – Враг атаковал рано утром – было еще темно. Эти безумные нумидийцы на своих лошадях на полном скаку перескакивали через наши укрепления. Их убивали – появлялись новые. Пока мы с ними бились – пехота пунийцев растаскивала то, что мы построили за ночь. Я не видел, как убили Гнея Сципиона, но говорят, он бился, словно в него вселился сам Марс. Его убивали сразу десять человек! И то не сразу справились.

– Как же вам удалось спастись? – удивленно спросил Фонтей.

– Нам повезло. Скатились по крутому склону и скрылись в лесу. Нумидийская конница не смогла нас преследовать, а от пехоты мы легко отбились. Были еще потери, но незначительные…

– Как ты полагаешь, есть еще выжившие? – мрачно спросил Фонтей, не надеясь на утвердительный ответ. Он лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации. Ему не хотелось погибать. Но римлян осталось очень мало – не более трех тысяч, причем большая часть ранены, а у врага – больше шестидесяти тысяч. Нужны солдаты – все, которым удалось спастись.

– Думаю, есть, – неожиданно ответил Юний. – Часть четвертого легиона был отрезана от нас во время первого нападения. После окружения мы потеряли их в темноте.

Подумав, он добавил:

– Они могли скрыться в лесу. А потом уйти в горы.

– Это хорошо, – обрадовался Фонтей. – Надеюсь, они выбрались.

«Пока враг торжествует и празднует победу, нужно уходить, – подумал он. – Пойдем за Ибер – в Терракон. Там еще остались дружественные племена. Будем сообщать в Рим – и просить помощь».

На следующий день легионеры спешно покидали лагерь. Дисциплина была восстановлена. Назначили новых центурионов из числа опытных ветеранов. Римляне организованно выступили в поход.

Пунийцы их не беспокоили – наверное, не считали серьезной силой. По сравнению с их тремя армиями эта горстка легионеров выглядела жалкой кучкой бродяг. Редкие нападения нумидийцев успешно отбивались.

Остатки некогда грозной армии прошли больше половины пути, когда их настигло неожиданное и радостное известие: на соединение с ними шел отряд, состоящий из легионеров, выживших после разгрома Гнея, которыми командовал Марций Луций – простой всадник, но проявивший себя как умелый и сообразительный командир. По пути он собрал бойцов из гарнизонов, оставленных Сципионами в захваченных городах. Общее количество солдат под его началом составляло более пяти тысяч человек.

Фонтей воспрял духом. Восемь тысяч – это уже что-то! Почти два легиона!

С учетом того, что легионеры проходили за день расстояние в два раза большее, чем их противник, шансы римлян на выживание резко увеличивались.

Встреча двух маленьких армий была очень радостной. Воины обнимали друг друга и радовались как дети. Покончив с приветствиями, Фонтей обратился к объединенному войску:

– Соратники! Я рад, что нас стало значительно больше… Рад вновь видеть знакомые лица. Тем, кто здесь стоит, благоволит Фортуна. Среди вас могут оказаться трусы, но я не буду называть причин поражения и искать виновных... Сейчас здесь все – герои! Мы должны объединиться и чувствовать плечо друг друга. Мы выжили в этом побоище, выживем и далее…

Он перевел дух и продолжал:

– Теперь, по нашей традиции, вы должны выбрать полководца. Ему вы станете подчиняться беспрекословно. Он будет иметь право наказать за ослушание и предать смерти виновных. Его не назначает Сенат, он – ваш выбор. У нас мало времени, враг идет по пятам… Поэтому прошу вас: поторопитесь и огласите свою волю как можно быстрее.

Солдаты возбужденно загудели и стали совещаться. Споры были бурными, но недолгими. Вскоре легионеры центурий сообщили кандидатуры центурионам, а те в свою очередь собрались для подсчета голосов.

Результаты голосования стали неожиданным для Фонтея: новым командующим войсками Рима в Испании был избран Луций Марций…

 

Глава 6 ...

Перейти на главную страницу...