Глава 8 - "Потерянная надежда Ганнибала"

 

Глава восьмая

"Потерянная надежда Ганнибала"

 

 

«Готовность пожертвовать собой ради выполнения долга

есть основа поддержания жизни»

СЮНЬ ЦЗЫ

 

 

Италия, военный лагерь Ганнибала, 207 г. до н.э.

 В шатре главнокомандующего было душно, несмотря на поздний вечер. Сказывалась жара раннего бруттийского лета, напоминающая в этом году родной климат Карфагена.

Разговор был секретный, и вход плотно зашторили, поэтому свежий вечерник ветерок не мог проникнуть в шатер. Но те, кто находился здесь, были готовы смириться с этими неудобствами ради безопасности задуманного мероприятия.

Ганнибал давал последние наставления Мисдесу и Гауде, которые отправлялись в тяжелый и опасный путь через всю Италию на север, чтобы встретиться с Гасдрубалом и передать ему наставления старшего брата.

Посылать рядовых воинов не имело смысла. Гасдрубал мог им не поверить – слишком много перебежчиков было за время италийской компании Ганнибала. А Мисдеса он послушает безоговорочно, и все приказания старшего брата выполнит в точности.

Ганнибал не хотел отпускать Мисдеса в столь рискованную экспедицию, но тот требовал направить именно его, приводя различные веские доводы, с которыми было нельзя не согласиться. И Ганнибал сдался, но в попутчики определил ему ливийца Хейрона – опытного разведчика, прошедшего с ним всю кампанию и знавшего все дороги с юга на север.

Мисдес сообщил о своем отъезде только верному другу – Гауде, который сразу же загорелся и принялся упрашивать Мисдеса, чтобы он непременно взял его с собой, и не отставал, пока тот не согласился. Гауда, авантюрист по своей натуре, просто не мог отказать себе в удовольствии пощекотать лишний раз свои нервы, тем более что ему стало надоедать топтание армии Ганнибала по Бруттию, где Гауде, по его мнению, не находилось достойного применения.

Сейчас вся эта компания при тусклом свете чадящих бронзовых светильников внимательно слушала великого полководца.

– Да, мы немного оплошали, – Ганнибал был задумчив и встревожен, как никогда. – Я не ожидал, что Гасдрубал так быстро и легко перейдет через Альпы.

Он нервно мял рукой нижний край своей синей туники и легонько притоптывал правой ногой, что выдавало его крайнюю озабоченность.

– Помнишь, Хейрон, – обратился он к ливийцу, – как тяжело дался нам этот переход?

Мужественный воин кивнул седеющей головой и мрачно улыбнулся.

– Пять месяцев мы боролись с враждебными племенами галлов и с суровостью тамошних гор, – горестно продолжил Баркид, вспоминая тяжелые дни. – И я, глупец, наивно полагал – раз мне было так тяжело, то и брат затратит на переход из Испании в Италию не меньше времени. Вместо того чтобы идти ему навстречу, я отсиживался здесь...

Но тут, вспомнив лицо брата, Ганнибал неожиданно повеселел и сменил тон.

– И все-таки Гасдрубал молодец! – Гордость за брата наполняла его душу. – Как легко ему удалось договориться с галлами, лигурами и заключить с ними союз. Но зачем он ввязался в осаду Плацентии? Мне не удалось в свое время взять этот город. Он надолго задержится там, истощит свои силы. Римляне знают об этом и успеют стянуть легионы.

Мисдес и присутствующие уже слышали все сказанное сейчас Ганнибалом, но не издавали ни звука. Они понимали: командиру надо высказаться. Неудачи, хотя и мелкие, преследуют его последнее время постоянно.

– Ладно. – Ганнибал улыбнулся. – Не знаю, зачем я вновь это повторяю. Вы помните все полученные от меня указания. Выезжайте рано утром.

Оглядев по очереди подчиненных, он погладил свою аккуратно постриженную бороду и удовлетворенно покачал головой.

– Я спокоен за вас. Вы – мужественны, проворны, обладаете недюжинными талантами, знаете латинскую речь. Я уверен, что вы достигните лагеря Гасдрубала без особых проблем. А ты, Мисдес, обними за меня моего брата. Я не видел его уже двенадцать лет.

Присутствующим показалось, будто глаза Баркида увлажнились. Но они были уверены, что это действительно лишь показалось – ведь подобные люди не имеют простых человеческих слабостей...

Рано утром три всадника, закутанных в гражданские плащи, под которыми были спрятаны доспехи и короткие испанские мечи, покинули лагерь. Они двигались в основном ночью, не привлекая внимания местных жителей и соблюдая максимальную осторожность.

Хейрон, более десяти лет с отрядами разведчиков рыскавший по этим местам, хорошо знал местности Бруттия, Лукании и Апулии. Лишь в Умбрии они справлялись у простолюдинов о дороге в северную Этрурию, но не вызвали у них никакого подозрения: те посчитали их за дружественных сицилийцев.

Им пришлось сделать крюк, чтобы пройти по землям союзников Рима и не пересекать Лаций, где в это смутное время каждый римлянин считал своим долгом быть исключительно бдительным.

Когда всадники достигли Тразименского озера, – воспоминания о битве у которого наполняли гордостью сердца карфагенян, так же, как и глубокое уныние посещало римлян – им стало известно, что Гасдрубал снял осаду Плацентии и двинулся в глубь Этрурии к городу Сена. Это известие обрадовало их – поручение Ганнибала будет выполнено быстрее, – но и огорчило: Гасдрубал шел не в том направлении, которое они должны ему указать.

Вскоре всадники достигли ворот лагеря карфагенян. Изрядно удивив охрану на воротах своим появлением, они потребовали немедленной встречи с Гасдрубалом.

Увиденное в лагере обрадовало их: армия, пришедшая из Испании, казалась многочисленной и хорошо вооруженной. Здесь были испанцы, прошедшие с Гасдрубалом не одну компанию против римлян, нумидийская конница, боевые слоны, воинственные лигуры и цизальпинские галлы.

– Ого!.. – радостно воскликнул Мисдес. – Если эти две армии соединятся под командованием Ганнибала, то римлянам снова придется несладко.

Хейрона и Гауду тоже были в восторге от увиденного. Войско Ганнибала стало оскудевать людьми, а италийские союзники так ненадежны и переменчивы...

Четыре хмурых иберийца, которые сопровождали странных незнакомцев до шатра полководца, недоверчиво посматривали на них, подозревая в непрошеных гостях римских лазутчиков, и поэтому на всякий случай не опускали длинных копий.

Гасдрубал, которому заранее доложили о посланцах Ганнибала, стоял у своего шатра. Властная осанка указывала на его положение в карфагенском лагере. Он высоко держал голову, положив обе руки на свой кожаный пояс. Его лицо вытянулась от изумления, когда он увидел Мисдеса и Гауду. Действительно, их он ожидал увидеть меньше всего.

«Мы не виделись всего два года, а как он постарел, – огорченно подумал Мисдес. – Младший Сципион – это кость в его горле, причинившая ему столько волнений и переживаний». Однако на его лице грустные мысли совершенно не отразились. Мисдес расплылся в широчайшей радостной улыбке.

– Гасдрубал, ты не рад меня видеть? – со смехом крикнул он онемевшему от удивления полководцу, соскочив с усталого коня.

– Мисдес!.. – Баркид вскинул руки для объятий. – Я просто не верю своим глазам! Ты ли это?

На виду у охраны, пораженной столь яркому проявлению чувств своего командира по отношению к путешественнику в простой запыленной одежде, они крепко обнялись.

– А это еще одно объятие, – снова радостно рассмеялся Мисдес, повторно обнимая Гасдрубала, – которое велел передать тебе твой старший брат.

Гауда и Хейрон оба заметили, что глаза Гасдрубала, так похожие на глаза его брата, увлажнились, как у Ганнибала в Бруттии. И они не сомневались более: им не показалось – ни тогда, ни сейчас.

– Приветствую вас, соратники, – обратился Гасдрубал к спешившимся Гауде и Хейрону. – Простите меня за негостеприимство. От неожиданности встречи с Мисдесом я забыл об обычной вежливости... – Он указал рукой вперед. – Давайте пройдем в мой шатер и там уже поговорим.

Гасдрубал жестом отпустил охрану и первым зашел внутрь шатра.

Рассадив гостей на низких стульях, стоявших за походным столом, Гасдрубал позвал слугу и приказал срочно приготовить обильный обед для них.

– Ну, выкладывайте, с чем пожаловали? – сказал он, глядя на Мисдеса.

– Что ж, как говорится, перейдем к официальной части. – Лицо Мисдеса утратило радостное выражение – сказывалась многолетняя служба в военной дипломатии. – Ганнибал поздравляет тебя с успешным переходом через Альпы и с заключением союза с лигурами и галлами. – Но, не удержавшись, Мисдес добавил: – Мы так ждали тебя, Гасдрубал...

Он подробно передал полководцу наставления брата. Закончив, подвел итог:

– Надо избегать сражений и идти на соединение с Ганнибалом в Апулию. Твой брат уверен: римляне, узнав о том, что он идет на соединение с тобой, двинут против него основные силы. Но он сможет уйти от них – ведь ни ты, ни я не сомневаемся в его гении, – и будет ждать тебя подле Канузия. Мы очень рады, что ты привел много солдат. Нам в Бруттии сейчас тяжело – Карфаген давно не посылает никакой помощи, армия Ганнибала тает, италийцы при первой же возможности переходят на сторону Рима, которого они сейчас боятся больше, чем нас.

Лицо Гасдрубала помрачнело.

– Я боюсь, что римляне уже перекрыли все дороги на юг. Лазутчики докладывают, что легионы консула Ливия Салинатора уже на подходе и вскоре разобьют лагерь у наших ворот.

– Сколько у тебя людей? – спросил Мисдес.

– Шестьдесят шесть тысяч вместе с галлами и лигурами.

– Нужно во что бы то ни стало избежать сражения до подхода Ганнибала, – твердо сказал Мисдес.

Все замолчали – слуги принесли еду и вино.

– Я полагаю, что мне не дадут дойти до Апулии и уклониться от сражения не удастся, – ответил Гасдрубал, подождав, когда слуги покинут шатер. – Я пойду по Фламиниевой дороге, потом дальше по берегу моря и буду ждать брата у Нарнии.

Все задумались над словами полководца, хотя прекрасно понимали: не им решать, как ему действовать.

– Хорошо, – сказал Гасдрубал. – Пошлем гонцов к Ганнибалу, чтобы договориться о том, как нам вместе воевать дальше... А сейчас давайте отвлечемся и хорошенько подкрепимся. Должны же быть у нас хоть какие-то радости на этой бесконечной войне.

 

* * *

Италия, Лукания, 207 г. до н.э.

Легионы консула Гая Нерона преградили армии Ганнибала дорогу на север.

Пунийцам удалось дойти до города Гидрумета, что в Лукании, где их уже ждали сорок тысяч легионеров и союзников Рима.

Ни та, ни другая сторона не хотела бесполезных стычек и напрасных потерь. У каждого из полководцев в голове имелся свой план: у Ганнибала – соединиться с Гасдрубалом, а уже потом объединенными силами обрушиться на римлян; у Гая Нерона – любым способом не дать ему этого сделать.

Расстояние между лагерями карфагенян и римлян составляло всего полторы мили, так что противники хорошо видели друг друга. Между ними находилась равнина, на которой время от времени вспыхивали мелкие стычки, а сбоку – голые холмы, вроде бы непригодные для засады.

Гай Нерон, опытный военачальник, решил применить хитрость. Как это часто делали пунийцы, он послал ночью пять манипул римлян и пять когорт союзников во главе с Тиберием Фонтеем, чтобы они спрятались за холмами и не проявляли себя, пока не возникнет надобность.

Тиберий вместе с военным трибуном Клавдием Азеллой и префектом союзников Публием Клавдием уже сутки маялись от безделья под жарким солнцем Лукании, моля богов, чтобы их не обнаружили раньше времени. Им уже надоело разговаривать, и сейчас легат вспоминал последние события в своем доме, случившиеся накануне его отъезда на войну.

Обед, на который были приглашен цвет римской аристократии – консул Гай Нерон, преторы Порций Лицин и Гай Мамилий – удался на славу. На обеде присутствовали и несколько менее именитых сенаторов, среди которых выделялся своим незаурядным умом молодой Марк Порций Катон.

Устроившись на покрытых коврами удобных ложах в летнем триклинии на первом этаже богатого дома Фонтея, около большого четырехугольного стола с мозаичной крышкой и мраморными ножками, гости неторопливо ели, запивая великолепную еду ароматным фалернским вином из Кампании.

Стол ломился от обильных закусок. Здесь были яйца, салаты, артишоки, спаржа, дыни с приправами из перца и уксуса, грибы, трюфели, маринованная рыба и устрицы. Гости уже слегка насытились, и раб-управляющий приказал подавать горячее.

Консул возлежал на почетном среднем месте и беседовал с Фонтеем, находившимся на левом от него ложе – вторым по значимости в римском доме.

Гай Нерон – крупный мужчина, любитель хорошей еды и вина, что совсем не мешало ему быть воздержанным в военных походах. Его лицо с правильными чертами, гордый нос с горбинкой, губы, сжатые во властном изгибе – все подчеркивало аристократическую сущность владельца. Голос у консула был низкий и приятый, напоминающий довольное урчание сытого зверя.

– Тиберий Фонтей, ты обещал наконец-то показать нам своего сына, которого никто еще не видел, – тихо проговорил он. – Как его здоровье? Он поправляется?

– Слава Минерве, – с деланным облегчением ответил Фонтей, – все уже позади. Он почти здоров.

– Как это – почти? – засмеялся претор Порций Лицин, возлежавший по правую руку от консула. – Можно быть либо здоровым, либо больным.

Консул недовольно посмотрел на него, но ничего не сказал и продолжил беседу с хозяином:

– Надеюсь, мы его увидим сегодня? Никто из сенаторов так не оберегал свое чадо от сглаза, как ты. Поэтому извини нас за любопытство...

– Клавдий Нерон, ты же знаешь, он мой единственный и долгожданный наследник. И конечно, я вынужден беречь его. Мы, римляне, слишком суеверны и боимся многого необъяснимого. Если завтра меня убьют пунийцы – род Фонтеев прервется.

– А тебя не должны убить. Ты выжил в мясорубке, устроенной пунийцами при Требии, остался единственным из старших офицеров, кто уцелел после разгрома армии Сципионов... Не многовато ли для одного человека испытаний, уготованных богами?

От разговора их отвлекли слуги, начавшие разносить блюда с горячим: жареное свиное вымя, кабаньи головы, приготовленных на углях уток и зайцев, жаркое из дичи. Все это источало соблазнительные запахи и возбуждало аппетит у сильных мужчин, не раз претерпевавших недоедание в военных походах. На некоторое время разговоры прекратились – все набросились на еду, несмотря на то, что закуски заняли значительное место в их желудках.

Насытившись, Нерон поднял золотую чашу и провозгласил тост:

– Сограждане, предлагаю выпить за изгнание Баркидов из Италии! Пусть это случится как можно скорее!

Неожиданно Катон добавил с дальнего края стола:

– За окончательную победу над пунийцами и полное разрушение Карфагена!

Это было нарушением этикета, но никто не высказал недовольства.

– За победу!.. – раздались возгласы обедающих.

– Смерть Баркидам!..

И все выпили до дна.

Вскоре, утолив голод, гости вытерли руки расшитыми полотенцами, поданными рабами, и, отхлебывая вино, начали громко беседовать друг с другом. Хмель развязывал языки и позволял не обращать внимания на должности и регалии.

Фонтей спорил с претором Гаем Мамилием о военных способностях Гасдрубала.

– Гасдрубал – ничто по сравнению со старшим братом! – горячо доказывал претор.

Но Фонтей не соглашался:

– Братья Сципионы были одними из самых талантливых и удачливых наших полководцев в этой войне. И оба погибли в сражении именно с Гасдрубалом.

– Перестаньте спорить. У врагов нет достоинств, – вмешался консул. – Мы прогневили богов и поплатились за это. Неудачи преследовали нас. Вспомните прошлый год: Рим лишился разом обоих консулов – Марцелла и умершего от ран Криспина. Такого никогда не было! Но я уверен: время успехов у пунийцев закончилось. Теперь очередь за нами.

Громко хлопнув в ладоши, чтобы привлечь к себе внимание, Нерон обратился к присутствующим:

– Давайте же позволим сенатору Фонтею представить нам своего сына и свою… новую... – Нерон сделал паузу, подбирая нужные слова, – м-мм… будущую жену.

Все сделали вид, что не заметили замешательства консула. Аристоника не вступила с Фонтеем в официальные брачные отношения – этому препятствовало ее неримское происхождение и отсутствие гражданства, – что не мешало ей быть хозяйкой дома и посещать храм богини Весты – хранительницы домашнего очага. Закон не запрещал римлянину жениться на неримлянке, но дети от этого брака не имели права на римское гражданство. По совершеннолетию Тиберия Младшего Фонтей собирался сочетаться браком с Аристоникой, но для этого нужно было вернуться живым с войны, на которую он скоро должен был уехать.

Кликнув слугу, он приказал позвать Тиберия Младшего и Аристонику. При их появлении разговоры за столом оборвались. Красота этой женщины просто резала глаза, она была какой-то нереальной, неземной…

Пауза стала неприличной, и Марк Порций Катон, который остался самым невозмутимым из присутствующих, негромко кашлянул, чтобы напомнить – они собирались знакомиться с сыном хозяина дома, а не бесцеремонно пялиться на его женщину.

– Ого! – не выдержав, воскликнул консул. – И ты скрывал от нас такое чудо? Стыдись!

В душе Фонтей очень горд: эффект от появления Аристоники превзошел все его ожидания. Однако он не подал виду, что доволен, и, демонстративно не обращая внимания на свою возлюбленную, громко произнес:

– Позвольте представить вам моего наследника – Тиберия Фонтея Младшего!

Тут все осознали щекотливость ситуации, ими же неумышленно созданную, и переключили внимание на мальчика.

– А он у тебя не очень-то похож на больного, – удивленно сказал претор Порций Лицин. – Цвет его лица указывает на отменное здоровье.

Остальные гости также дружно отметили цветущий внешний вид и крепость тела подростка, которое нельзя было скрыть за юношеской тогой с широкой пурпурной полосой.

У Аристоники сжалось сердце. Она заметила, что Фонтей тоже заволновался, но справился с собой.

– Хворь была внутренней, – недрогнувшим голосом отвечал он. – И я более не хочу о ней говорить. Слава богам, она отпустила моего сына после стольких лет!

– Так давайте выпьем за здоровье наследника хозяина дома, – предложил консул.

Все поддержали его, дружно подняв чаши.

Аристоника и Тиберий присели на резные табуреты, но не притрагивались к еде и вину.

– Ты обучаешься наукам? – спросил Марк Порций Катон, возлежавший ближе всех к мальчику.

– Да, регулярно и каждодневно, – ответил тот.

Фонтей пристально наблюдал за ними и старался вовремя вмешаться в разговор, чтобы отвечать за Тиберия, который мог либо по неосторожности, либо по малолетству себя выдать:

– Он обучается у домашних учителей. И не с семи лет, как принято в Риме, а с четырех.

– Молодец. – Катон не унимался. – А в каких науках ты преуспел?

– Я люблю философию, – важно ответил маленький Тиберий.

– О, это необычно для столь юного создания! – восхитился претор Гай Мамилий. – И кто же из философов привлек твое внимание?

– Аристотель и Платон.

– А что понравилось тебе у Аристотеля? – подозрительно спросил Катон, который явно думал, что мальчик хвастается.

Тиберий задумался на мгновение и уверенно выпалил:

– «Учение о добродетелях».

– Процитируй нам что-нибудь, пожалуйста.

– «Добродетель – она есть способность поступать наилучшим образом во всём, что касается удовольствий и страданий, а порочность – это её противоположность», – с довольным видом нараспев произнес Тиберий Младший.

Все за столом одобрительно зашумели и зацокали языками.

– Да, ты действительно очень способный. – Катону определенно нравился этот смышленый, образованный подросток, тем более что «Учение о добродетелях» также было ему по сердцу, несмотря на его нелюбовь и яростное противодействие всему греческому.

Он повернулся к хозяину и сказал с восхищением:

– Тиберий Фонтей, у твоего сына большое будущее!

Легат был внешне доволен, но сердце его сжалось от горя: ведь эти похвалы были адресованы не его настоящему сыну, который уже никогда не сможет услышать ничего подобного...

– Учись, мальчик, ведь скоро тебе стукнет семнадцать и будет уже не до учебы. Если нам не удастся в ближайшее время расправиться с пунийцами – твое поколение будет заканчивать начатое нами, – торжественно произнес консул и неожиданно добавил по-финикийски: – «Да не достигнут их корабли родного берега»...

Этим нехитрым пунийским поговоркам он научился на войне с карфагенянами в Испании и иногда произносил их на пирушках, когда речь заходила о войне.

– ...«а если и достигнут, то пусть не смогут причалить», – неожиданно закончил Тиберий Младший и, поняв свой промах, осекся.

Присутствующие остолбенели. Аристоника почувствовала, как кровь ее заледенела. Но Фонтей, давно подозревавший, что его будущая жена имеет отношение к пунийцам, быстро взял ситуацию в свои руки.

– Аристоника уже два года занимается с Тиберием – учит его финикийскому по моей просьбе. У сына большие способности к языкам. А я считаю, что язык врага нужно знать. И если есть возможность учить – то нужно учить.

Ситуация разрядилась. Все знали, что Аристоника ранее жила в греческой колонии Нового Карфагена и вполне могла выучить финикийский.

– А какими языками владеет твой сын? – спросил все тот же Катон, которого единственного за столом больше занимал умный подросток, чем красавица Аристоника.

– Греческим, финикийским, кельтиберийским, – гордо ответил Фонтей.

– Тиберий Фонтей, ты не только богат, но и счастлив, – завистливо сказал Нерон. – Иметь такого сына и такую женщину – большая удача. Фортуна определенно благоволит к тебе...

Воспоминания Фонтея прервал лазутчик, вернувший легата к реалиям войны:

– Командир, карфагеняне вышли из ворот лагеря. Наша конница уже вступила в битву.

– К бою! – скомандовал легат, и воины быстро построились: для этого им понадобилось всего лишь несколько минут.

Римская организованность не знает себе равных в мире: только что солдаты сидели и лежали в ожидании приказа, а вот сейчас, готовые к схватке, уже взбираются на холмы.

Достигнув вершины, римляне покатились вниз, стараясь не нарушать строй.

До места боя оставалось еще далеко. Пунийцы, увязшие в сражении, заметили атакующих легионеров. Раздались крики, и врага охватила паника: люди Фонтея могли отрезать их от лагеря и окружить. Задние ряды карфагенян кинулись к воротам, оставив передних умирать под ударом римской конницы.

Но Баркид, талантливый военачальник, не позволил Нерону завершить бой полным разгромом. Его армия успела перестроиться и организованно отступить. В этом коротком бою римляне победили – более четырех тысяч бойцов Ганнибала осталось лежать на равнине между лагерями противников. «Не всегда же мне побеждать», – мрачно успокаивал себя Баркид.

Однако ночью, обманув бдительность врага, празднующего победу, карфагенянам удалось уйти в Апулию, хотя и не по той дороге, о которой Мисдес сообщил Гасдрубалу.

Но это и послужило причиной того, что посланники Гасдрубала – четыре галла и два нумидийца – не нашли армию Ганнибала и попали в руки разведчиков римлян.

Уже на второй день после сражения Гай Нерон отправил в Сенат перехваченное письмо, отправленное младшим Баркидом старшему. В нем речь шла о встрече их армий в Умбрии.

На военном совете Нерон объявил:

– Соратники, вы знаете, в каком положении находится наша страна. Я отправил в Рим гонцов с захваченными письмами Гасдрубала. Но необходимо разбить младшего Баркида до того момента, пока старший не соединился с ним. У нас нет времени ждать одобрения Сената. Тем более, что я не уверен в его получении. Ганнибала наши старцы бояться больше чем его брата и не позволят мне оставить пунийца без присмотра. Но я не буду ждать одобрения из Рима. Пусть я нарушу закон, пусть меня накажут, но сейчас родина в опасности! Я решил с частью армии выступить на север для соединения с консулом Ливием Салинатором.

Он выдержал паузу и оглядел подчиненных, пытаясь прочитать по их лицам, как они относиться к его авантюрной идее. Но здесь были только опытные воины – легаты Квинт Цецилий Метелл, Тиберий Фонтей, Квинт Катий, военные трибуны – Клавдий Азелла и Порций Катон. Все они стояли с непроницаемыми лицами.

– Господин, но если пунийцам станет известно о том, что ты покинул нас с лучшей частью войска, они немедля атакуют лагерь – или, того хуже, кинутся за тобой вдогонку, – нарушил молчание Квинт Катий.

– Согласен, риск велик. – Консул нахмурился, но лицо его выражало решимость. – Но другого пути нет. Консул Ливий Салинатор нерешителен и не вступит в битву с Гасдрубалом, он предпочитает просто преграждать ему путь. И Ганнибал, эта хитрая лиса, рано или поздно соединится с братом, а этого допустить никак нельзя.

Фонтей, десять лет отдавший войне с пунийцами в Испании, знал особенности мышления злейшего врага.

– Клавдий Нерон, нужно обмануть Ганнибала, – произнес он решительно и, увидев заинтересованность в его глазах, продолжил: – Сделаем вид, что часть нашей армии ушла на осаду ближайшей пунийской крепости. Ганнибал, естественно, не поверит нашим намерениям: как истинный финикиец, он предположит – и правильно предположит, – что мы готовим ему ловушку с тем, чтобы выманить его из лагеря, и поэтому не сдвинется с места. Тем более, что мы знаем – он ждет здесь брата, но ему-то неизвестно о нашем захвате посланцев Гасдрубала, а мы…

– …а мы тем временем быстрым маршем достигнем Этрурии, – подхватил Нерон. – На это уйдет пять-шесть дней, и наши легионы с ходу вступят в бой с Гасдрубалом. Если погибнем – смерть все спишет, если победим – победителей не судят!..

Глаза присутствующих загорелись. Те времена, когда консул Тит Манлий высек розгами, а затем и казнил своего сына за то, что тот вопреки его приказу сразился с латинянами – хотя он и одержал победу, – канули в прошлое. И тогда Рим не подвергался такой опасности, которая нависла над ним сейчас.

* * *

Италия, Умбрия, 207 г. до н.э.

Римляне стягивали силы в Этрурию, к лагерю Гасдрубала.

Из Испании прибыла морем подмога от проконсула Сципиона. Под начальством Марка Лукреция пришло восемь тысяч испанцев, две тысячи легионеров, тысяча конников. Из Галлии подошли два легиона претора Луция Порция Лицина; они разбили лагерь в пятистах шагах от лагеря консула.

И вот теперь консул Ливий Салинатор получил известие о том, что другой консул, Клавдий Нерон, тайно, с шестью тысячами пехотинцев и тысячей всадников, нарушая закон и не запрашивая разрешения Сената, движется к нему на подмогу. С его приходом римляне будут иметь численное превосходство над Гасдрубалом, тем более что один римский легионер – это гораздо больше, чем один карфагенянин.

Ливий Салинатор в душе ненавидел Нерона, – тот ранее участвовал в его судебном преследовании, из-за которого Салинатор, обидевшись на всех, покинул столицу, – но перед лицом опасности для Рима он был готов сражаться с недругом плечом к плечу. «Ладно, переживу как-нибудь, – думал Ливий, которого одна мысль о Нероне приводила в бешенство. – Разбить врага важнее, нежели сводить с друг другом счеты. Еще будет время излить желчь …»

Он велел позвать военного трибуна Валерия Ацилия. Когда тот, запыхавшись, вошел в шатер, консул с важным видом приказал:

– Слушай внимательно. Прибыли легионы консула Нерона. – Предупреждая лишние вопросы, на возможность которых указывал удивленный вид трибуна, консул добавил: – Да-да, ты не ослышался. И они уже здесь – прячутся за холмами. В лагерь войдут ночью – враг не должен догадаться, что нас стало больше. Их нужно сразу расселить. Мы не станем расширять лагерь, не будем ставить новые шатры и палатки. Пусть каждый трибун примет к себе трибуна, центурион – центуриона, всадник всадника, пехотинец пехотинца. Обойди всех легатов и трибунов, передай мое распоряжение. И без лишнего шума!

Трибун выполнил все безукоризненно. Вскоре восторженный гул прокатился по лагерю – все радовались появлению боевых товарищей, которые пришли, чтобы помочь им разбить Гасдрубала.

Ночью Нерон вошел в лагерь. Его ждали: солдат радушно встретили и развели по палаткам. Консул с легатами сразу же проследовал в шатер Салинатора, чтобы держать совет – медлить было некогда.

Тепло поздоровавшись с находящимся здесь претором Порцием Лицином, легатами Фабием Максимом Младшим, Ветурием Филоном, Лицинием Варом, Луцием Ветурием и удостоив Салинатора вежливым холодным приветствием, Нерон сразу же приступил к делу.

– Соратники, мы шли сюда самым быстрым маршем, на который только способны римские легионы. Наш путь через всю Италию занял всего шесть дней. Ганнибал погрузился в спячку и не знает, что его охраняет легат Квинт Катий с сильно поредевшей армией, отдавшей вам лучших воинов. Я считаю, что нужно немедленно напасть на Гасдрубала!

– Я так не думаю, – возразил ему Салинатор. – Твои солдаты устали, им требуется отдых. Мы должны подождать хотя бы несколько дней. А пока пусть действуют лазутчики.

– Я согласен с консулом, – поддержал Салинатора претор Порций Лицин. – Гасдрубал первым не полезет в драку, ведь он будет ждать брата до последнего. Твои же люди, Нерон, должны восстановить силы.

Лицо Клавдия стало наливаться краской сильнейшего гнева. В глазах загорелся недобрый огонь, а рот скривился от ненависти.

– Вы что, не понимаете, что происходит?! – Он сорвался на крик. – Ожидание подвергает смертельному риску моих людей в Апулии!

Фонтей удивленно посмотрел на Нерона. Никогда еще он не видел консула в таком состоянии.

– Ваше поведение не только неразумно, – продолжал кричать консул, – оно просто преступно! Ганнибал, узнав о моем уходе, может либо атаковать мой ослабленный лагерь, либо начать преследование…

– …и тогда мы получим вместо одного Гасдрубала двух Баркидов и ветеранов Ганнибала! – неожиданно для всех, не дожидаясь, когда ему дадут слово, бесцеремонно вмешался в спор высших магистратов Тиберий Фонтей.

Салинатор сделал вид, что не заметил реплики легата.

– Я по-прежнему убежден: сейчас спешка крайне опасна. А риск того, что Ганнибал догадается о твоих планах, Нерон, минимален. Но, в любом случае, у нас есть восемь-десять дней в запасе. Карфагеняне – не римляне, и явятся сюда не скоро. Их солдаты не приучены к таким быстрым маршам.

Но претор Порций Лицин, похоже, стал сомневаться в своем первоначальном мнении.

– Я думаю, Клавдий Нерон прав, – тихо сказал он после короткой паузы. – Нужно выступать незамедлительно. Слишком многое мы подвергаем риску из-за своей нерешительности.

Консул Нерон обрадовался поддержке претора и спор возобновился с новой силой. Постепенно Салинатор уступил. Решение было принято: утром римская армия атакует войска Гасдрубала.

Карфагеняне же вовсе не рвались в бой. Наутро, увидев стройные ряды врага, Гасдрубал с небольшим отрядом всадников издалека осмотрел их, но не отдал приказа армии на выдвижение из своего хорошо укрепленного лагеря. Здесь он в относительной безопасности, а бой примет только в самом крайнем случае.

Напряженно вглядываясь в римские когорты, Баркид негромко переговаривался с Мисдесом.

– У меня опять плохое предчувствие, как тогда, при Ибере, – не отрывая взгляда от врага, тихо произнес он. – Мне кажется, проклятых римлян стало больше.

– Вряд ли, – не согласился Мисдес. – Откуда взяться пополнению? У них и так не хватает сил на юге для того, чтобы сдерживать Ганнибала. – Он посмотрел на встревоженное лицо полководца и предложил: – Пошлем лазутчиков, пусть проверят: не расширился ли римский лагерь, не набирают ли римляне больше воды в реке.

Гауда, который все слышал, вмешался в разговор:

– Гасдрубал, позволь мне сходить в разведку. Мы – дети пустыни и более наблюдательны. Возьму с собой пять лучших всадников, и завтра ты узнаешь все!

– Хорошо, – немного подумав, сказал Баркид. – Но обращайте внимание на все мелочи! Римлянин уже не тот, как в начале войны. Он усвоил все наши хитрости и добавил что-то от себя. Примером тому - Сципион Младший...

Развернув коня, он повеселел и указал своим спутникам на ворота лагеря.

– А сейчас – домой. Салинатор сегодня не решится на штурм, а мы и не будем его задирать. Так что пока отдохнем и наберемся сил.

Вечером Гауда докладывал Гасдрубалу о результатах разведки. Они были неутешительными. Лагеря римлян – как консульский, так и преторский – не расширились, однако нумидийцы заметили среди солдат худых и загорелых бойцов, как будто бы только что вернувшихся из похода. Более того, наблюдательный Гауда отметил, что в лагере претора труба играла только один раз, а в консульском лагере раздались звуки двух горнов, что указывало на наличие двух армий.

Гасдрубал огорченно хлопнул ладонью по маленькому походному столику.

– Мои подозрения подтвердились, – мрачно сказал он. – В лагерь прибыла армия Нерона.

Мисдес энергично затряс головой.

– Этого не может быть! – сказал он, убеждая самого себя. – Нет! Этого просто никак не может быть! Если сюда прибыл Нерон, значит…

– …это значит – Ганнибал разбит и спрятался в крепости. Или, хуже того, убит, – мрачно закончил Гасдрубал.

– Вторая труба в лагере консула Ливия может быть только у новой армии, не подчиняющейся консулу, – заметил Гауда. – Если худые и загорелые солдаты – просто пополнение, то они бы поступили под начало легатов Салинатора.

«Он прав», – подумал Мисдес, а вслух спросил:

– И что ты намерен предпринять, Гасдрубал?

– Надо спасать армию, – твердо сказал полководец. – Мы – последний оплот Карфагена. Пока существует сильная армия, Рим будет с нами считаться. Немедленно выступаем и возвращаемся в Галлию.

Мисдес подумал, что, возможно, было бы более разумным оставаться в хорошо укрепленном лагере, где намного легче сдерживать атаки римлян, однако спорить не стал, поскольку прекрасно знал: в данном случае Гасдрубалу доказывать что-то бесполезно.

– Если выступать, то сделать это нужно сегодня ночью, – сказал он вслух. – У тебя есть хорошие проводники, Гасдрубал?

– Да, двое из местных. Знают Этрурию и Цизальпинскую Галлию вдоль и поперек.

На том и порешили.

Адъютанты Гасдрубала, кинулись донести волю полководца до командиров отрядов, а те до своих бойцов, чтобы не привлекать внимание врага звуками труб.

Наступила ночь и, погасив огни, во вторую стражу, армия выступила из лагеря.

На счастье карфагенян ночь выдалась беззвездная и ветреная: темная мгла скрывала их от глаз римских сторожевых, а ветер заглушал звуки, издаваемые уходящим войском.

Но темнота сыграла злую шутку с Гасдрубалом – в суматохе сборов исчезли оба проводника. Поиски были тщетными: они как сквозь землю провалились.

«Мерзкие твари! – скрежетал полководец зубами от отчаяния. – Их определенно подкупили. Как теперь мы пересечем реку? Боги в очередной раз отвернулись от меня».

Но, не показав виду, ожидавшим приказаний подчиненным, он уверенным, твердым голосом приказал:

– Идти по берегу! Не растягиваться – быть готовыми к бою!

Повернувшись к Гауде, сказал, но уже негромко:

– Возьми десяток самых проворных нумидийцев, и скачите вперед – ищите броды. Как найдешь, оставь половину на месте, остальные пусть во весь опор несутся назад – дадут нам знать.

Проводив взглядом исчезнувшего в ночи нумидийца, Гасдрубал повернулся назад, нашел глазами, едущих позади, Мисдеса и Хейрона.

– Отправляйтесь к галлам и будьте всегда при них, – сказал он устало. – Я предупредил их вождей, что пришлю к ним опытных советников. Будьте бдительны: вы – мои уши и глаза среди этих варваров.

Войска шли по берегу Метавра всю ночь, но брода нигде не было. Чем дальше они уходили от лагеря, тем круче становились берега, тем меньше оставалось надежды у Гасдрубала пересечь реку до утра.

Уже забрезжил ранний летний рассвет. Воины, невыспавшиеся, усталые, буквально валились с ног. Больше всех страдали галлы, не привыкшие к долгим утомительным переходам, никогда не покидавшие пределов своей страны.

Багряный солнечный диск показался из-за горизонта, когда карфагеняне заметили римскую конницу. Это были всадники консула Нерона – авангард римской армии.

Гасдрубал дал приказ остановиться и спешно строить лагерь на подходящем для этого близлежащем холме. Работы велись вяло – слишком устали его воины…

День зачинался, и постепенно остальные римляне подтягивались к карфагенянам. Сначала появились легковооруженные воины претора Порция Лицина и сходу начали закидывать дротиками лигуров, не принимающих участия в строительстве. Затем показались легионы Салинатора, и стали заполнять горизонт стройными рядами.

Поняв, что сражения не избежать, Гасдрубал приказал армии строиться: посредине им поставлены слоны; справа – его верные, опытные испанцы; слева – галлы, между которыми и римлянами стоял раскопанный холм, с несостоявшимся карфагенским лагерем на вершине.

Римляне, как обычно, построившись в шеренги, пошли в атаку. Главный их удар направлен против испанцев, и таран легионов, руководимых Салинатором, угрожающе двинулся в их сторону.

Гасдрубал напряженно выждал подходящего момента и, когда он настал, приказал адъютанту – молодому карфагенянину Бисальту:

– Трубить – слонам в атаку!..

Бисальт опрометью бросился исполнять приказ. Взревели трубы, и огромные животные, понукаемые погонщиками, ринулись на легионеров.

Самый крупный слон – которого называли Птолемеем за гордый вид и темную окраску, напоминающую бронзовый цвет кожи египтян – первым вломился в ряды римлян и начал крушить их бивнями. Остальные, увидев своего вожака сражающимся, ринулись следом за ним и начали топтать легионеров огромными ногами. Те поначалу дрогнули, но эффект от нападения слонов был временным. Римляне, особенно те, кто прошел войну в Испании, знали, как противостоять этим могучим животным.

– Колите их дротиками!.. – кричал Фонтей. – Старайтесь попасть в брюхо!..

Он метался между манипулами и поспевал везде, раздавая приказы и подбадривая бойцов.

Внезапно один из слонов, прорвав шеренгу, очутился около него. Конь под Фонтеем испуганно метнулся в сторону, и Тиберий скатился на землю – впрочем, удачно опустившись на ноги. Чудом увернувшись от нависшей над ним огромной ноги, легат полоснул испанской фалькатой, которую предпочитал всякому другому оружию, по поджилкам. Слон дико заревел – удар достиг цели.

Огромное животное, развернувшись, кинулось обратно и стало давить своих. Но погонщик сильным ударом свинцовой дубинки вогнал долото в то место, где соединяется голова с шеей, мгновенно убив слона, ставшего столь опасным для карфагенян.

Подскакавший Марк Порций Катон восхищенно крикнул:

– Ты любимец Марса, Тиберий Фонтей!

Поймав его коня, он подвел его к легату и, передав ему поводья, восторженно произнес:

– Я поражен твоим умением. Если ты будешь избираться в магистраты, я буду голосовать за тебя.

Фонтей благодарно улыбнулся, – он хорошо относился к Катону, помня, как тот восторгался его сыном, – но ничего не ответил: бой только начинался, рано еще принимать похвалы.

Тем временем битва разгоралась все сильнее. Испанцы перемешались с римлянами; кровь лилась рекой. Никто не хотел уступать.

Почти все слоны обезумели от ран и по очереди падали, убитые беспощадными погонщиками. Последним рухнул гордый Птолемей, задавив огромной тушей молодого высокого испанца, не успевшего увернуться: его внимание отвлекли два римлянина, закрытые большими щитами, не мешавшими наносить им колющие удары мечами.

Тем временем галлы вынуждено бездельничали: холм между ними и конницей Нерона не давал ни тем, ни другим возможности вступить в бой. Вместе с галлами бездействовали и Мисдес с Хейроном, которые беспокойно ерзали в седлах, неуютно чувствуя себя среди варваров.

На другой стороне холма Нерон тоже страдал от бездействия. Он послал на вершину военного трибуна Клавдия Азеллу, но тот не смог его утешить, доложив, что прорваться через холм не удастся.

«Я должен участвовать в битве, – нервно думал Нерон, не находя себе места. – Все лавры достанутся этому бездарю – Салинатору».

Мысль о том, что ненавистный соперник заберет себе славу победителя, выводила его из себя.

Нерон решил рискнуть. С большим отрядом всадников он обогнул сражающихся и оказался в тылу испанцев, чем удивил не только карфагенян, но и римлян, обрадовавшихся столь неожиданной подмоге.

Мисдес, которому разведчики галлов доложили об этом маневре, оставив Хейрона, помчался к Гасдрубалу. Однако римляне все-таки опередили его, и Мисдес внезапно оказался в самой гуще боя. Он упорно отбивался от наседавших со всех сторон всадников, пытавшихся зарубить этого карфагенянина, никак не желавшего умирать.

Но численное превосходство римлян и бессонная ночь брали свое. Умело уклонившись от очередного разъяренного противника – судя по всему, самнита, – и убив коротким взмахом кельтиберийского меча следующего врага, молодого, почти юного конника, Мисдес попытался прорваться вперед. Но тут меч самнита – того, от которого он уклонился ранее, – настиг его. Удар пришелся Мисдесу в голову, что-то хрустнуло, и карфагенянин, конвульсивно дернувшись, стал сползать вниз. Сверху падали другие тела, что спасло его от смерти, но сознание до конца боя к Мисдесу более не возвращалось. Он не стал свидетелем гибели Гасдрубала.

Видя, как редеют ряды его воинов, Гасдрубал понял, что проиграл битву. Не желая спасаться бегством, он обнажил меч и кинулся в самую гущу боя.

«Пусть я умру, но умру как герой. Я сын своего легендарного отца и младший брат своего прославленного брата, – думал Гасдрубал, бесстрашно мчась на врагов. – Пусть боги отвернулись от нас, но никто не назовет меня трусом!»

Он погиб, пронзенный насквозь копьем, но забрал с собой в подземное царство нескольких вражеских солдат.

Потери карфагенян в этой битве были ужасны: почти пятьдесят тысяч человек остались лежать на поле боя. Но и римлянам победа досталась нелегко – восемь тысяч лучших бойцов никогда не возьмут в руки оружие. Раненых же было столько, что консулы решили не преследовать бегущих галлов и лигуров.

И все-таки победа есть победа! Тиберий Фонтей и Марк Порций Катон прибыли на Форум прямо с поля боя и доложили Сенату об успешной битве. Рим охватило всеобщее ликование. Вот она, долгожданная милость богов, которую столько ждал народ, уже отчаявшийся когда-либо дождаться ее...

* * *

 А в это время пять тысяч пленников – и в их числе раненый, изможденный, закованный в цепи Мисдес, – грубо подгоняемые легионерами, шли по Аврелиевой дороге в Рим, как доказательство великой победы Салинатора и Нерона.

Мисдес, пересиливая боль, с трудом передвигал ноги. Каждый шаг давался ему с огромным трудом. Удар самнита пришелся карфагенянину в шею. Защитный воротник из толстой кожи, ниспадавший со шлема на плечи, не позволил вражескому мечу разрубить мышцы. Но кости были повреждены, а огромный синяк, расползшийся по распухшей шее и правому плечу, нестерпимо отдавал острой болью, пронизывавшей все тело

«Крепись, Мисдес, – утешал он себя. – Рана, полученная при осаде Сагунта, была гораздо опасней. Ты выживешь!»

Однако он понимал, что если дойдет до Рима и выживет, то жизнью это будет сложно назвать. Он, карфагенский аристократ, станет бесправным рабом. Впрочем, скорее всего его казнят – после того, как проведут, словно скотину, по улицам Рима вместе с другими знатными пленниками во время триумфа Салинатора и Нерона.

На счастье Мисдеса, римляне пока не узнали о его реальном положении в армии Гасдрубала. Кто с ним общался в лагере - все погибли. Теперь для врага он простой офицер, командовавший галлами, и это пока спасало Мисдеса от казни, но не спасет от рабства: во время этой жестокой войны римляне не выкупали своих пленных и не обменивали захваченных солдат врага на золото. Так что участь его предрешена…

«Что стало с Гаудой и Хейроном? – думал Мисдес, опустив голову и разглядывая свои сандалии, которые остались у него в отличие от доспехов и одежды, отнятыми победителями. – Хейрон, скорее всего, убит, раз его нет среди нас. Но где Гауда?..»

Мисдес помнил, как Гауда отправился искать броды. Больше они с Хейроном его не видели. Если же бесстрашный нумидиец и вернулся на поле боя, то наверняка примкнул к лигурам, стоявшим в тылу. А те, не приняв участия в битве, откатились назад, и ушли домой, на север, после разгрома армии Гасдрубала. Так что шанс спастись у Гауды был...

Вскоре объявили привал, и пленники повалились на траву, как подрубленные деревья. Кто-то лежал без движения, кто-то перевязывал раны, Мисдес аккуратно массировал левой рукой распухшее плечо в надежде притупить боль.

Неожиданно к нему подошел легионер и, беззлобно ткнув тупым концом копья, приказал:

– Вставай, пуниец! Следуй за мной!

Мисдес заметил, как еще четверых пленников отделили от остальных – все они были офицерами карфагенского происхождения, – и повели в сторону, где стояли два легата в окружении центурионов.

Один из них – рослый, средних лет, со шрамом на правой щеке – внимательно осмотрел пленных и обратился ко второму – более молодому, крупному, с орлиным носом:

– Вполне подойдут. Как ты считаешь, Цецилий Метелл?

Метелл, прищурившись от яркого солнца, бегло окинул пленных недобрым взглядом, остановив его на Мисдесе.

– Мне кажется, Тиберий Фонтей, этот может не дойти до Лукании.

– Пусть это тебя не заботит. Не дойдет – бросим умирать, как собаку, – хмыкнул старший и тоже внимательно посмотрел на Мисдеса.

Их глаза встретились. Где-то я уж видел эти пронзительные глаза, подумал легат. Однако он не стал сильно задумываться, тряхнул головой и с издевкой добавил:

– Одним врагом Рима будет меньше… Не так ли, пуниец?

Мисдес похолодел: он узнал в этом офицере римлянина, которого сбил с коня в сражении при Ибере и отрубил ему ухо. Но страх его был напрасен: Тиберий Фонтей более не проявил никаких эмоций; ему был незнаком этот забрызганный кровью, обросший щетиной оборванец. Он не узнал в нем того, кто победил его десять лет назад в поединке.

Фонтей властно махнул рукой. Выбранных отделили от остальных пленников и погнали в сопровождении трех легионеров по другой дороге.

Через семь дней, – Мисдес удивлялся, как он выжил, перенеся такой марш, – их ввели в ворота римского лагеря и, не дав отдохнуть, привели к Нерону.

Консул, окинув их безразличным взглядом, презрительно вымолвил:

– Вам улыбается Фортуна, жалкие пунийские шакалы. Идите к своему вождю и расскажите ему о том, что произошло с армией его брата.

В сопровождении двух конных бойцов пленников немедленно вытолкали за ворота лагеря.

Мисдес не верил своим ушам: неужели и правда римская богиня Фортуна сжалилась и послала им избавление от смерти и позора?

До карфагенского лагеря было недалеко, одна римская миля, и пленники, несмотря на усталость, двигались очень быстро, почти бегом: боялись, что враг передумает.

На расстоянии полета стрелы римляне остановились, наблюдая за тяжело бредущими пленниками. С лагерных башен карфагенского лагеря на них также смотрели десятки глаз. Пунийцы недоумевали – что это? Очередная римская хитрость? Или?..

Когда до ворот оставалась не более десяти шагов, один из римских всадников внезапно сорвался с места и, подскакав вплотную к брустверу, что-то перекинул через него. Затем, круто развернув коня, он помчался во весь опор назад, едва не сбив чудом увернувшегося Мисдеса.

Несколько стрел, посланных вдогонку с башен, не достигли цели, и римляне благополучно скрылись.

Бывшие пленники вошли в ворота. Их встретили настороженно, но Мисдеса узнали, хотя и не сразу. Радостные возгласы, дружеские похлопывания по плечу – все это казалось сном для него. От счастья (впрочем, и от голода тоже) кружилась голова.

Его сразу повели к Ганнибалу. Около шатра полководца Мисдеса встретил Ганнон Бомилькар, который изумленно смотрел на него, не сразу признав в этом изможденном оборванце некогда полного сил карфагенского аристократа. Придя в себя, он тепло поздоровался, но предупредил:

– Погоди. Сейчас к нему не стоит заходить.

От Ганнона Мисдес узнал, что предмет, перекинутый римским всадником через бруствер, оказался страшным посланием победителей – головой Гасдрубала. И сейчас полководец, глядя на то, что осталось от его брата, рыдал в одиночестве.

– Я доложу о тебе позже. Можешь быть спокоен – Ганнибал никогда не заподозрит в тебе предателя. А сейчас умойся, поешь и отдохни.

Вскоре адъютант Ганнибала приказал Мисдесу явиться к полководцу.

В шатре, кроме Баркида, находились Ганнон Бомилькар и Гасдрубал из Гадеса. Ганнибал выглядел усталым и постаревшим от навалившегося горя, но блеск в его единственном глазу не был утрачен.

– Говори, – сухо произнес полководец, не предложив Мисдесу сесть, чем нисколько его не удивил: он знал крайнюю подозрительность друга.

Мисдес рассказал обо всем, начиная с подробностей рейда через всю страну и до того момента, как он очнулся среди мертвых на поле боя и был отправлен римлянами в Луканию. Ганнибал слушал очень внимательно, и постепенно лицо полководца смягчалось, – он как бы пережил вместе с Мисдесом все его злоключения.

– …И вот я здесь, отпущенный консулом Нероном для того, чтобы рассказать тебе о страшном поражении армии твоего брата.

При упоминании о Гасдрубале Баркид помрачнел и опустил голову, но тут же взял себя в руки, улыбнулся, поднялся и обнял Мисдеса.

– Добро пожаловать домой. Прости мою подозрительность, но ты ведь знаешь: мы на войне, а здесь случается всякое...

Все присутствующие по очереди тоже встали со своих мест и обняли своего боевого товарища.

– Садись за стол. Пора поесть и выпить вина. – Ганнибал указал ему место по правую руку от себя.

Во время обильного ужина Мисдес узнал обо всех событиях, произошедших в его отсутствие.

– ...И, наконец, последнее. – Ганнибал сделал паузу, отхлебнул из своей чаши фалернского, к которому привык в Италии. – Совет прислал по твоему поводу запрос, и я уже собирался отписать, что тебя нет в моем лагере... Они хотят, чтобы я отправил тебя в Карфаген, а оттуда – в Испанию помогать, Гасдрубалу Гискону... хотя, скорее всего - просто приглядывать за ним. Чем-то он им не угодил, и Совет хочет через тебя его жестко контролировать. – И огорченно добавил: – Везде эти старцы суют свои сморщенные носы. Они отказывают нам в помощи, но закидывают бестолковыми указаниями. Так что собирайся в дорогу, Мисдес…

 

Глава 9...

Перейти на главную страницу...